– Смылся. Но далеко не уйдет. Слушай, как твоя нога? Это ведь я тебя подстрелил, по твоей просьбе.
Он собирался задрать штанину шортов, на которой зияла дыра от пули, и посмотреть, не задета ли нога. Но ему стало неловко, все-таки она – девчонка. Даже сквозь слой грязи на лице видно, что очень симпатичная.
– С ногой все нормально. Ты только штанину прострелил, даже кожу не задел. Пожалуйста, пойдем скорее. Вадим там, у камня. Это совсем недалеко.
«Может, он жив», – хотела сказать она, но не решилась, запнулась, будто боялась сглазить, спугнуть внезапную шальную надежду.
Дорогу Маша, конечно, не помнила, шла наугад. К поляне вышли только через полчаса. Маша сразу узнала это место и застыла как вкопанная: у камня никого не было.
– Он исчез, – прошептала она, – он лежал здесь.
– Наверное, встал и ушел, – осторожно предположил Игорь. – Его как дух вырубил? Ножом?
– Нет, головой о камень ударил.
– Ну, это пустяки. Видишь, какой здесь мох толстый. Удар смягчило, вырубился твой Вадим, а потом встал и отправился тебя искать. Оклемался он, точно оклемался. У меня был такой случай…
И тут Маша расплакалась, горько, навзрыд, по-детски шмыгая носом.
– Ну ты что? – смутился Игорь. – Эй, кончай реветь. У тебя ссадина здоровая на горле, закровит!
Плечи ее крупно и быстро вздрагивали, она опустилась в траву, уткнулась лбом в мягкий мох, которым порос камень. Слезы катились ручьем, она рыдала в голос и не могла остановиться.
Защелкало переговорное устройство.
– Пятый, Пятый! Что там у тебя? Где ты?
– У меня все нормально, – ответил Игорь. – Жива заложница, только рыдает. А второй заложник куда-то делся. Судя по всему, тоже жив. Какие указания, товарищ капитан?
– Ну какие указания? Приводи ее в чувство и дуйте к дороге. Там у штабной палатки фельдшер дежурит. Как, дойдет она сама?
– Не знаю, – пожал плечами Игорь, – попробую довести.
– Ладно, Игорек. Если чеченца увидишь, стреляй на поражение, не геройствуй. Он где-то близко бродит. И еще трое, по нашим сведениям, ушли. Так что гляди, осторожней. Все. Конец связи.
Вдали послышалось несколько коротких очередей.
– Кончай истерику! – строго сказал Игорь и поднял Машу за локти. – Вот выйдем из района боевых действий – и рыдай себе на здоровье.
Маша встала и вытерла слезы кулаками.
– Ты думаешь, если человека ударили затылком о камень, он может выжить?
– Маша, – вздохнул Игорь. – Ну если он встал и ушел, значит, выжил. Вот у меня был такой случай, еще на гражданке, в десятом классе…
– Ты, Мария Кузьмина, в рубашке родилась, – заметил военный фельдшер, разматывая бинт у Маши на шее и осматривая рану, – еще бы чуть-чуть, и задело артерию. Первый раз такое вижу, чтоб лезвие по касательной прошло, – он стал осторожно промывать рану, – да не дергайся ты, это ж фурацилин, он не щиплет. Голову выше подними. Сама-то откуда?
– Из Москвы.
– И как тебя угораздило к самому Ахмеджанову в заложницы попасть?
– Сама удивляюсь, – попыталась улыбнуться Маша, – я вообще-то отдыхать приехала.
– Хорошо небось отдохнула? – покачал головой фельдшер. – Ты при разговорах рот-то не шибко разевай. Я ж тебе бинтую, а ты мешаешь. Ну вот, порядок, – он закрепил повязку, – пару дней так походишь, а потом пусть на воздухе заживает. Зеленкой смазывай. Даже красиво будет. Рана не глубокая, чуть-чуть по коже садануло.
– Как вы думаете, шрам останется? – спросила Маша.
– Шрам! Ничего не останется, до свадьбы заживет. Шрам! – фельдшер усмехнулся. – Едва жива осталась, а из-за такой ерунды беспокоится!
– Я не беспокоюсь… Просто… Из зеленой штабной палатки послышался треск переговорного устройства.
– Ока! Ока! Я Пятый! – весело заговорило устройство. – Как слышите? Прием? Где вы там? Василич, прием!
Фельдшер взял микрофон.
– Я Ока, слышу тебя хорошо. Ты, что ли, Игорек?
– Я, Василия, я. Нашелся второй заложник! Жив-здоров, участвует в поисках. Скажи там барышне, чтоб не рыдала больше.
– А самого-то нашли?
– Нет пока. Все, Василия. Конец связи.
– Слышала? – спросил фельдшер Машу, вошедшую в палатку вместе с ним. – Теперь уж все. Ушел он, бандитская морда. Ищи-свищи его, хоть все горы носом изрой.
– Неужели не найдут?
– Считай – все. С концами, – кивнул Василич, – там, говорят, еще трое бегают. Вот их, может, и поймают. А Ахмеджанов, он словно заговоренный.
Вдали застрекотали вертолеты. Они вышли из палатки.
– Это подкрепление? – спросила Маша.
– Какое подкрепление! Сейчас покружат над горами – и назад, на базу. Там уже небось местное правительство рвет и мечет, протесты в Москву шлет. Официальные.
– Почему протесты? – удивилась Маша. – Здесь же и так наши войска стоят… Ведь не для того, чтобы в море купаться?
– Одно дело – войска, другое – боевые операции, – стал объяснять Василич, но шум двух вертолетов заглушил его слова.
Два военных вертолета летели совсем низко, прямо над головой. Винты рассекали воздух, поднимая ветер, отчего трава стелилась к земле, трепетали и хлопали брезентовые стенки палатки. Сильная струя ударила в лицо, Маша зажмурилась. А когда открыла глаза, перед ней стоял Вадим…
Фельдшер, взглянув на них, хмыкнул иОтошел в сторонку, к закопченному походному керогазу. Он успел приготовить чай, выкурить папиросу и, наконец не выдержав, позвал:
– Эй, заложники, кончай целоваться-обниматься, давайте в палатку, чай пить будем.
– Отличная штука ваш керогаз, – заметил Вадим, осторожно взяв в руки обжигающую жестяную кружку с чаем, – только воняет и коптит.