Продажные твари - Страница 48

Константинов просвистел в ответ несколько так-тов другого романса: «Он говорил мне, будь ты моею…»

Таким образом они обменялись условными сигналами. Полковник представил, как невысокий худощавый Юрка стоит сейчас на аллее, расставив ноги и заложив руки в карманы, стоит и усмехается. Он действительно соскучился по старому приятелю, с которым связано столько общих воспоминаний.

– Ты немного врешь, а он – нет, – заметила Лиза, не поднимая головы от вязания, и точненько просвистела несколько так-тов.

Глеб издалека заметил белевшую в темноте рубашку Юры Лазарева. Они поздоровались за руку.

Юрий Николаевич Лазарев, Юраш, как называли его однокашники по академии, с юных лет слыл любимцем публики и дамским угодником. «Врун, болтун и хохотун», он жить не мог без шумных компаний, долгих застолий и разговоров ни о чем. Он мог великолепно рассказать любую, самую банальную историю, изложить так, что у слушателей челюсти сводило от смеха. А об его «practical jokes» – практических шутках – по академии ходили легенды.

Однажды ему удалось убедить трех первокурсников, что при диспансеризации необходимо сдавать не только анализ мочи, но и анализ спермы, причем не в лабораторию приносить баночки, а отдавать непосредственно в руки врачу-урологу, шестидесятилетней старой деве.

Через два дня на столе перед урологом стояли три баночки из-под майонеза, на каждой аккуратно наклеена бумажка с фамилией и именем.

– Что это? – спросила пожилая строгая дама, разглядывая на свет содержимое одной из баночек, но тут же догадалась и после длинной мучительной паузы задала следующий вопрос:

– Каким способом вы это получили?

Трое первокурсников густо покраснели, долго молчали, наконец один, худенький очкарик из Тулы, ответил еле слышно:

– Подростковым, товарищ доктор.

Чем старше становился Юраш, чем выше поднимался по служебной лестнице, тем тоньше и разнообразней становились его «practical jokes». Умение убедить кого угодно в чем угодно, завоевать полное доверие, рассмешить до слез весьма помогало полковнику ФСБ Юрию Николаевичу Лазареву в его деликатной работе.

Два полковника сели на лавочку перед пляжем.

– Как Лиза? Как Арсений? – спросил Лазарев.

– Спасибо, нормально. А твои?

При внешнем образе дамского угодника и гуляки-бабника Юраш оставался верным, любящим мужем и нежным отцом. У него было трое детей – девочка и два мальчика.

– Наталья девятый класс закончила, Антон – прапорщик уже, а Андрюха перешел на четвертый курс и жениться собирается. Ох, Глебушка, надает мне господин генерал по шее за это наше тайное свидание, – сообщил он, не меняя интонации, будто продолжал рассказывать о своих семейных делах.

– Зачем Головню взяли? Я шел за ним тихонько, без шума, а вы угробили, – тихо спросил Константинов.

– Да кто ж его гробил? Кто ж знал, что у него сложное эндокринное заболевание? Криз случился на нервной почве, откачали, а ночью – вторая волна пошла. Он и помер.

– Что же это за болезнь такая? Просвети меня по старой дружбе.

– Да черт его знает, что-то со щитовидной железой связано. Ты можешь зайти в областное управление, там вся медицинская документация, результаты вскрытия.

– Вскрытие, конечно, полностью подтвердило, что умереть Головне никто не помог.

– Глебушка, да ты что? Мы ж его охраняли, как зеницу ока, лелеяли и берегли! Ты уж совсем о нас стал плохо думать.

– Эй, Юраш, а ты никак оправдываешься? – улыбнулся Константинов.

– Черствый ты человек, Глеб Евгеньевич. Нет чтобы слово доброе сказать старому другу, ты все со своими подколками. Везде тебе мерещатся враги-заговорщики.

– Ладно, Юраш, прости. Но на твоем месте я бы вызвал все-таки специалиста из Москвы. Для повторного вскрытия.

– За что же так обижать местных товарищей? Доверять надо людям, Глебушка. Недоверие напрягает и разобщает. И потом… Кремировали уже твоего Головню.

– Как? Когда?!

– Сегодня утречком. С гражданской панихидой, со всеми почестями, положенными по рангу. Вдова плакала-убивалась, детки-сиротки, мать-старушка в черном платочке, залпы оружейного салюта, скорбные лица сослуживцев… Про арест, конечно, ни слова-о мертвых или хорошо, или ничего. Скоропостижно скончался доблестный капитан, сгорел на службе, не щадя себя, защищая покой сограждан.

– А с барменом что? Тоже скоропостижно скончался?

– Глеб, ну нельзя же так! – поморщился Лазарев. – Бармена мы отпустили, вежливо извинились. Он ведь Головне долг отдавал. У старшей дочери приближался день рождения, вот он и одолжил у капитана на подарок и застолье три тысячи долларов. На полторы тысячи дочке комплект купил, сережки и колечко с бриллиантами, даже чек предъявил из ювелирного магазина. А остальные полторы тысячи кинул на застолье.

– Сколько лет дочке исполнилось?

– Пятнадцать.

Быстрым движением Лазарев выбил сигарету из пачки, спохватившись, протянул пачку Константинову. Тот отказался:

– Спасибо, Юраш, твой «Парламент» для меня слабоват. Я привык к «Честерфилду», – он достал свою пачку.

Закурили.

– Смотри, Глеб, в нашем с тобой возрасте крепкие сигареты курить вредно. А лучше вообще бросать.

– Лучше, конечно, бросать, – согласился Константинов, – знаешь, Юраш, если мы с тобой перешли к разговору о вреде курения, то пора нам расходиться. Спать пора. Ты мне больше ничего сказать не хочешь?

– Я? Тебе? Ничего… Ну разве что рад был тебя повидать. Надо нам, Глебушка, иногда и просто так встречаться, без всякого дела. Нам бы с тобой в Москве надо как-нибудь в баньку сходить, пивка выпить, а то совсем мы очерствели, разучились общаться просто так.