Продажные твари - Страница 43

– Все шутишь? – спросил Вадим и взглянул чеченцу в лицо. – Со швом у тебя все в порядке.

– А с тобой все в порядке? – усмехнулся чеченец и стряхнул пепел на пол.

– Слушай, Аслан, хватит дурака валять, – доктор обернулся в фельдшеру и спросил:

– У тех двоих, которых неделю назад привезли, тоже что-нибудь кровит?

– У тех не кровит, – ответил фельдшер, не глядя на Вадима, и тут же вышел.

– Девочку себе завел, – задумчиво произнес Ахмеджанов, – говорят, хорошая девочка, только тощая. Вот мне совсем не нравятся тощие, я люблю белых и круглых. Но это дело вкуса. Зачем ты девочку завел, я понимаю, а вот зачем тебе кассета понадобилась – ну никак не пойму.

Черные, глубоко посаженные глаза смотрели на Вадима спокойно и внимательно.

– Кассета? – удивленно спросил доктор. – Какая кассета?

– Маленькая, от видеокамеры.

– Послушай, Аслан, – вздохнул доктор, – мне некогда заниматься ерундой. Раз уж я приехал, я сейчас осмотрю раненых и поеду домой. Я устал, хочу спать. К тому же меня ждут.

– Кто тебя ждет? Девочка твоя. Маша? Она подождет.

Чеченец, продолжая смотреть Вадиму в глаза, загасил сигарету, сел на койке.

– Ты возил еду Ивану?

– Да.

– Зачем?

– Как ты думаешь, зачем кормят голодного человека?

– Ты кормил его, чтобы он вытащил для тебя кассету.

– Аслан, голодного человека кормят потому, что он голодный. Кстати, куда он делся?

– Он взял для тебя кассету. Он мог сделать это только для тебя. Только ты возил ему еду. Он сдох за это.

– Аслан, зачем весь этот спектакль? Ты можешь объяснить по-человечески, в чем дело?

– По-человечески? – Ахмеджанов чуть прищурился. – Хорошо, я объясню. Пропала кассета, на которой снят я и мои люди. Там много еще чего снято. Русский Иван убирал в комнате, камера и кассета лежали на столе.

– А снимал кто? Ты того, кто снимал, спрашивал?

– Его уже не спросишь. Он отвечал за кассеты, одна из них пропала. Он напился и ничего не помнил. Оператор не должен пить.

– Хорошо, с оператором ты разобрался по-своему А при чем здесь Иван? Несчастный, слабоумный, глухонемой человек.

– Он был только немой, но не глухой. Он все понимал, и ты это знаешь.

– Да – кивнул доктор. – Иван мог слышать слова Но слышать и понимать – это несколько разные вещи. Ты что, пытался его допрашивать?

– Он находился один в комнате, когда убирал. После этого пропала кассета.

– Послушай, – задумчиво произнес доктор, – если ты так переживаешь из-за этой кассеты, что допрашивал немого слабоумного человека, то почему тебе не пришло в голову допросить тех, кто заснят на пленку? Почему ты не подумал, что ее мог взять, например, тот, кто не хотел, чтобы его видели рядом с тобой? Тот, для кого это опасно?

В черных глазах Ахмеджанова вспыхнул тусклый огонь.

– Ну что же ты замолчал, доктор? Продолжай.

– Вот смотри, ты мне толком еще ничего не рассказал, но, как я понял, пропавшая кассета заключает в себе некую опасную информацию. Прежде всего надо подумать, для кого опасна эта информация, то есть у кого имеются реальные мотивы. Понимаешь?

– А ты молодец, доктор, – Ахмеджанов выбил щелчком из пачки сигарету, протянул Вадиму. Оба закурили.

– Ты верно рассуждаешь, доктор, – голос чеченца стал чуть мягче, глаза перестали сверлить Вадима, – но тот, на кого я могу думать, в ту комнату не заходил.

– Откуда ты знаешь?

– Он постоянно был со мной. Я его все время видел.

– Прямо так ты все помнишь! Ты ведь почти полтора месяца на анальгетиках сидел, от них голова мутная.

– А зачем ты мне эти анальгетики назначаешь9 Чтобы я ничего не помнил?

– Ох, Аслан, если б я тебе их и не назначал фельдшер бы сам тебя колол, без моих назначений. Иначе ты бы от боли на все село зубами скрипел в городе услышали бы. И спать бы не мог. Ты и так плохо спишь, поэтому нервный такой, я тебе еще и реланиум назначу. Ты пойми, ты перенес тяжелейшую операцию, времени прошло не так много. Тебе нельзя сейчас нервничать и перенапрягаться. Вместо того, чтобы допрашивать слабоумных и стрелять перепивших, отдохнул бы лучше. Обидно даже, я тебя по кускам собирал, а ты себя гробишь.

– Ладно, доктор. Поговорили. Езжай к своей худой девочке Маше. Скажи ей, чтобы больше не залезала в товарняки.

– Шов-то чешется? – спросил Вадим, обернувшись у порога.

– Чешется, зараза, – признался чеченец.

– Терпи. Когда заживает, всегда чешется. Ногти стриги чаще. Грязь у тебя под ногтями. Ночью во сне начнешь чесать, занесешь инфекцию. Не будешь ногти стричь, скажу фельдшеру, чтоб бинтовал тебя на ночь.

– Ладно, понял. Подожди, я тебя об одном деле попросить хотел. Ты главного врача санатория «Солнечный берег» знаешь?

– Знаю.

– Ты бы поговорил с ним. Там у них полковник поселился, Константинов его фамилия. Вроде он из ФСБ или еще откуда… Ты бы узнал, что у него там по документам, с кем живет, в общем, всякие подробности.

– Нет, Аслан. Это не моя работа и не мое дело. Каждый должен заниматься своим делом. У тебя достаточно людей, чтобы наводить справки о всяких полковниках.

– Я же не говорю, чтобы ты специально расспрашивал. Так, если к слову придется.

* * *

От морской воды волосы становились тусклыми и жесткими. Маша решила вымыть голову. Шампуней на полочке в ванной стояло сортов пять. Маша любила пробовать все новое и остановила свой выбор на зеленой квадратной бутылке с шампунем неизвестной английской фирмы. «Протеин сделает ваши волосы пушистыми и блестящими, как шелк» – было написано на этикетке по-английски. Маша отвинтила колпачок и наклонила горлышко бутылки над ладонью. Оттуда ничего не вылилось. Ни капли. Между тем бутылка была тяжелая. Заглянув внутрь, Маша увидела сквозь горлышко какой-то черный пластмассовый край. Она повертела бутылку, попыталась нащупать, что там внутри. Палец уперся во что-то твердое, покрытое слоем целлофана.