– Твои документы лежат на каминной полке, в гостиной, – тихо сказал он, вставая, – поездом ты, конечно, не поедешь. Тем более плацкартным вагоном. С поездами у тебя плохие отношения.
– Но самолет стоит очень дорого, – возразила Маша все тем же деревянным голосом, – ты и так потратил на меня деньги. А плацкартный вагон – это не товарняк. Там есть милиция.
– Милиция – это серьезно, – кивнул он, – милиция тебя всегда защитит. Ты полетишь самолетом. Адрес и телефон можешь не оставлять. – Он вышел в гостиную, вернулся через минуту, держа в руке Машины документы и стодолларовую купюру.
– Это очень много, – сказала Маша, – билет на самолет стоит дешевле.
– Извини, других денег у меня нет, – он положил паспорт, студенческий и купюру на кухонный стол.
«Рюкзак уже собран, – с тоской подумала Маша – он лежит на кресле в гостиной».
Она взяла со стола документы и деньги, положила в карман юбки, вышла в гостиную, подхватила рюкзак вспомнила, что там в наружном кармане должны лежать маленький отрывной блокнот и ручка, но ни того ни другого не было. «Теперь все равно, – равнодушно подумала она, – ему не нужен мой адрес».
– Может, ты позволишь отвезти тебя в аэропорт? – услышала она откуда-то издалека голос Вадима и застыла на пороге с рюкзаком в руках.
Слезы, которые все это время набухали в глазах, вдруг предательски покатились по щекам.
«Ты не только дура и зануда, но еще и истеричка!» – сказала она себе, а вслух спокойно произнесла:
– Прости меня, пожалуйста. Спасибо тебе. Я не смогу…
Она не договорила. Вадим подошел, легко подхватил ее на руки и, прикасаясь губами к ее губам, прошептал:
– Никуда я тебя не отпущу, Машенька… Рюкзачок упал на пол.
Анатолия Головню всегда смущал момент передачи гонорара. Слишком уж просто и открыто хозяин «Каравеллы» Руслан отдавал ему в руки конверт с положенной суммой «зеленых». Головня каждый раз вздрагивал и озирался по сторонам. Страх заглушал радость от получения толстенькой пачки новеньких вкусно пахнущих купюр.
Как-то он поделился своими опасениями с теми кто ему платил, и сказал:
– Так нельзя! Поймают меня, возьмут с поличным. Надо придумать другой способ, оставлять где-нибудь в секретном месте.
В ответ ему рассмеялись в лицо:
– Да у нас таких, как ты, – половина города! Что ж мы для всех секреты будем придумывать? Мы тебе не американские шпионы. Не нравится – не бери!
Можно бы, конечно, и не брать. Но работать-то все равно пришлось бы, иначе пристрелят. А он не идиот, чтобы бесплатно рисковать.
Наверняка про половину города они загнули. Но четверть – точно работает на них. Та четверть, которая кормилась за счет абхазской мафии, теперь принадлежит чеченцам – с потрохами.
Но одно дело своя, домашняя мафия и другое, совсем другое – чеченцы… К тому же область теперь наводнилась агентами из столицы, чужаками-москвичами, и тебе МВД, и ФСБ, и ГРУ – они только и ждут, когда кто-нибудь из местных проколется. Как тут не нервничать? Как не трястись рукам, не колотиться сердцу – сто двадцать в минуту вместо положенных шестидесяти ударов? Да еще одышка, пот градом! Не скажешь же врачам на медкомиссии, мол, «что вы, товарищи медики, не болен я никакой щитовидкой. Нет у меня, как вы это называете, токсического зоба. Зоб у пеликана в зоопарке, а я просто на чеченцев работаю, выполняю всякие мелкие щекотливые поручения и боюсь, рано или поздно…»
Думая обо всем этом. Головня уже входил в «Каравеллу» – за очередным гонораром. Спускаясь вниз по лестнице, он с омерзением чувствовал, как прыгает сердце, потеют ладони и не хватает воздуха.
Охранники мрачно буркнули: «Привет». Капитан сел за столик, пытаясь унять сердцебиение. Ему сразу не понравилось, что в баре много народу. Нет, для обычного бара вовсе не много, заняты всего два столика. Но для «Каравеллы» это слишком.
Впрочем, посетители показались ему вполне приличными. За одним столиком два курортника средних лет хихикали и шептались о чем-то с молодой красивой девкой в короткой юбке – тоже, вероятно, курортницей. Девка сидела, закинув ногу на ногу, и ноги у нее длинные, стройные, золотисто-смуглые.
Вид длинных загорелых ног, оголенных до последнего предела, всегда вызывал у капитана острое, неодолимое желание, почти эрекцию. Однако стоило вспомнить рыхлые белые ляжки собственной супруги-и сладкая судорога в паху проходила. Сейчас, глядя на ноги этой незнакомой девки, он сглотнул слюну, попытался, не напрягаясь и не отвлекаясь, вспомнить жену, но тут же почувствовал мощную эрекцию.
«Надо опять завести любовницу! – пожалев себя от души, решил Головня. – Пусть Надька, стерва, хоть лопнет от злости!»
Без любовницы Головня обходиться не мог, но жена Надежда следила за ним неусыпным оком истинной офицерши. Она моментально вычисляла и выслеживала очередную пассию капитана, заявлялась к красотке домой или на работу, устраивала оглушительные грязные скандалы, могла даже вцепиться в волосы. Красотки не желали терпеть оскорблений и жертвовать волосами ради однообразных, скучноватых нежностей капитана. Не помогали ни дорогие подарки, ни шикарные рестораны. Очередная зазноба уходила на своих длинных загорелых ногах к кому-нибудь, у кого законная супруга не столь бдительна и агрессивна.
О разводе с Надеждой нечего и думать. Она бы его выгнала из квартиры, сжила бы со света, добилась бы увольнения из милиции. К тому же – двое детей. Это ж какие алименты!
Головня отвел голодные глаза от ног хихикающей девицы, и тут же его взгляд уперся в другие ноги. За соседним столиком сидели две такие красотки, что захватило дух. Одна блондинка, другая брюнетка. Не понять, которая лучше. Сразу две пары голых стройных, смуглых ног. Красотки эти сидели в компании двух молодых «качков» с бритыми затылками. Головня так и не понял, местные они или тоже отдыхающие.